Трудное время - Страница 29

- Нет-с, вот в Пензе случай был тоже, - заговорил батюшка при появлении Рязанова. -Идет по улице духовное лицо-с; а по ту сторону мещанин какой-то пьяный, да вот эдак: "Фю-фю-фю! О-го-го!"- говорит...

Батюшка встал со стула, подперся в бок рукою и представил мещанина.

- Нет-с, как вы полагаете? Мещанина-то ведь за эти дела... Тово, сослали. А всего только и слов его было, что огого. Так вот оно что-с, заключил батюшка, насмешливо посматривая на Рязанова.

- Это что, - сказал посредник.

- В Саратове со мной случай был. Как я одного молодца оборвал!..

Рязанов вышел в залу.

- Послушайте! Нет, уйдите отсюда, пожалуйста! Я их видеть не могу с вами вместе.

- Да я и так хотел уйти.

- Мне досадно, гадко. Простите меня, что я позвала вас сюда!

Рязанов ушел во флигель и лег спать. Часу в двенадцатом пришел туда посредник. Ему приготовили постель в конторе.

- А я вам хочу маленькое предложение сделать, - сказал он, входя к Рязанову.

- Какое предложение?

- Не хотите ли завтра со мной прокатиться по участку? Для вас как для столичного жителя это будет любопытно.

Рязанов подумал и согласился.

В четвертом часу утра приказчик разбудил Рязанова и посредника. Вышли на крыльцо: погода хмурая, петухи поют, того и гляди дождь пойдет; у подъезда стоит тарантас. Посредник зевает и охает.

- И охота вам. Спали бы, - ворчит Иван Степаныч, в одной рубашке выглядывая из окна.

- Нельзя, батенька, - служба, - отвечает посредник.

Сели, поехали.

Народ на селе сбирается в поле; сонные бабы с ведрами, овцы, едкий запах свежего дыма, мужики шапки снимают.

- Здорово, - невыспавшимся голосом покрикивает им посредник и засыпает.

Выехали в поле: роса, ветерок подувает, небо с востока покраснело, из побуревших озимых вылетает перепел...

Овраг, заросший орешником, внизу- мост. Пристяжные, понурив головы, шагом спускаются под гору и дружно подхватывают в гору; вдруг сильный толчок, - посредник всхрапывает, открывает глаза, бессмысленно смотрит по сторонам и опять засыпает.

Туман поднялся, все чище и чище становится даль, ярче цветa, прозрачнее воздух, и встают кругом одно за другим далекие села, леса и озера... Вдруг засверкала роса, загорелась медная бляха на шлее у коренной, и побежали от лошадей по траве длинные черные тени - солнце взошло...

Рязанов глядел, все глядел, как лошади бегут, как жаворонки сверху падают в зеленую рожь и опять, точно по ступенькам, поднимаются выше и выше; как стадо пасется по косогору...

Вон лежит в лощине свинья, а на свинье сидит ворона.

- Семен Семеныч! А Семен Семеныч!

- М?

- Извольте вставать!

- Мгм.

- Семен Семеныч!

- М-м?

- Приехали.

- А! Приехали. Где старшина?

- Я здесь, Семен Семеныч. Пожалуйте, я вас высажу.

- Самовар есть?

- Сейчас будет готов.

- Живо! Ну, как у вас? - спрашивает посредник, входя в волостное правление.

- Всё слава богу-с, - кланяясь, отвечает старшина.

Писарь, в нанковом пиджаке 1, сметает рукавом пыль со стола, тоже кланяется и отходит к стенке.

- Хорошо, - говорит посредник, садится и все еще сонными глазами осматривает стены. Лицо у него измято, вдоль лба красный рубец.

Старшина стоит, наклонившись немного вперед и заложив руки за спину.

- Принесите-ка там портфель!

Старшина с писарем бросаются вон из избы.

Солнце начинает сильно пригревать, мухи толкутся в окне, на дворе отпрягают лошадей.

- Вот этот у меня старшина ничего, - говорит посредник Рязанову, только неопытен еще, расторопности мало.

- Мм, - отвечает Рязанов.

Старшина бережно, точно боится расплескать что-нибудь, вносит портфель и, положив его на стол, отходит к сторонке. Писарь на цыпочках крадется к шкафу и вытягивается за спиной старшины.

- Ну, а недоимка у вас как? - спрашивает посредник, надевая себе на шею цепь.

- Плохо-с, - со вздохом отвечает старшина.

- Что ж ты, братец, не понуждаешь?

- Понуждаем-с, - вполголоса отвечает писарь, бесстрастно глядя на посредника.

- Мы понуждаем-с, - уныло склоня голову набок, повторяет старшина.

- Стало быть, плохо понуждаешь, - говорит посредник. - Вон помещик жалуется мне, что вы до сих пор не можете остальных пятисот уплатить с прошлого года, с октября. Ведь это срам!

Писарь стремительно подходит к столу и, порывшись в бумагах, почтительно указывает мизинцем в книгу, говоря:

- С пятнадцатого февраля сего года остается четыреста девяносто пять рублей семьдесят две копейки-с.

- Ну, да, - подтверждает посредник. - Слаб ты, брат; вот что я тебе скажу, - обращается он к старшине.

Старшина вздыхает.

- Разве, ты думаешь, мне приятно слушать жалобы на вас?

Старшина наморщивает брови и старается не глядеть на посредника.

- Ну, опишут, продадут. Что хорошего? Сам ты посуди!

- Хорошего мало-с, - рассматривая свои сапоги, отвечает старшина.

- То-то вот и есть, - наставительно заключает посредник.

- Сами вы себя не бережете.

Несколько минут тяжелого молчания.

- О-охо-хо! - Вздыхает посредник. - Так как же, брат?

- Чего извольте? - тревожно спрашивает старшина.

- Насчет самовара-то?

- Шумит-с.

Писарь бросается в дверь.

- Н-да, - в раздумье глядя в потолок, говорит посредник.

- Все божья воля-с, - со вздохом замечает старшина.

- Да, брат, вот как продадут, тогда и узнаешь божью волю.

Слышно, как в сенях писарь раздувает самовар.

- Дела какие-нибудь есть? - внезапно спрашивает посредник.

Старшина глядит в дверь на писаря и манит его пальцем.

- Есть, васкродье, - входя в комнату и обчищаясь, говорит писарь. Жалоба временнообязанной крестьянки Викулиной, сельца Завидовки, на побои, нанесенные ей в пьяном виде крестьянином того же сельца, Федором Игнатьевым.