Трудное время - Страница 13

- Эй, вы, дуры! Что вы - играть сюда пришли?

- Чу! Чу! - унимали бабы одна другую.

- Ну, много ли вас на десятине пололо? А ты зачем? Ведь тебе сказано. Эй, ты, как тебя? Анютка! Где у тебя книжки? Ишь, подлая, как запакостила. Гляди сюда! Кто гряды копал? Ты, что ли?

- Иван Степаныч!

- Ну!

- Погляди у меня в книжке.

- Я те погляжу! муж-то у тебя где?

- В солдатах.

- Чего тебе там смотреть?

- А это что такое?

- Это? - траспор 1. Поняла? Дура! Ничего ты не знаешь. Поди стань у печки!

- Иван Степаныч, чаво я тебя хочу спросить.

- Спрашивай!

- Таперь ежели я мальчика рожу, что яму...

- Пошла вон!

Кончив расчеты с бабами, Иван Степаныч иногда заходил к Рязанову и сообщал ему новейшие политические известия в таком роде:

- Газеты читали? Генерал Грант 2 получил подкрепление. Еще извещают, что генерал Мид перешел Рапидан и настиг главные силы генерала Ли. Вот опять чесать-то пойдет. Ах, черти! Ну, только им против майора Занкисова далеко.

- Ну, конечно, - подтверждал Рязанов.

- В "Московских ведомостях" описано: весь в белом, и лошадь белая, несется впереди, а белый значок позади. Сейчас налетит, - раз!.. Из Петербурга дамы прислали письмо: Кузьма Иваныч, сделайте ваше одолжение, наслышаны, так и так, обо всех доблестных делах... Всё удивление и признательность... Со значком среди опасностей боя... Будьте так добры, говорят, вот нашей работы... От души преданные вам дамы.

- Ага. Это хорошо, - говорил Рязанов.

- Нет, слышите, какая штука-то: там этот жонд 3 весь ихний - к чертям!.. А эти самые гмины 4, что ли, - черт их знаете, - говорят: вот, говорят, теперь мы свет увидали. А? Нет, ведь хитрые, анафемы. Да. А еще в деревне Граблах крестьянин Леон, двадцати лет, надев овечью шубу шерстью вверх, вечером отправился в дом Семена Мазура, а он его хлоп из ружья. Вот оглашенные-то! Ха, ха, ха! Чем занимаются? А? Тоже небось солтыс 5 какой-нибудь. Гха! Солтыс! А то еще войт 6 у них бывает... Войт...

Разговоры за обедом и за чаем с каждым днем становились все короче и короче. Самое ничтожное обстоятельство, самый ничтожный случай сейчас же делался темою для разговора, и всякий разговор неминуемо кончался спором, во время которого Щетинин разгорячался, а Марья Николавна с напряженным вниманием и с беспокойством ловила каждое слово и, видимо не удовлетворенная спором, уходила в сад или просиживала по целым часам в своей комнате, глядя на одно место. Встречаясь с Рязановым наедине, она пробовала заговаривать с ним, но из этого обыкновенно ничего не выходило. Она спросила его один раз:

- Вы, должно быть, презираете женщин.

- За что-с?

- Я не знаю; но судя по Вашим разговорам, я думала...

- Нет-с, - успокоительно отвечал он. - Да я и вообще никого не презираю.

Так разговор ничем и не кончился: Рязанов стал глядеть куда-то в поле, а Марья Николавна постояла, постояла, посмотрела на его жидкие, длинные волосы, на кончик галстуха, странно торчащий вверх, поправила свою собственную прическу и ушла.

В другой раз она встретила его в саду с книгою.

- Что это вы читаете? - спросила она Рязанова.

- Так, глупая книжонка.

- Зачем же вы ее читаете, если она глупая?

- На ней не написано - глупая книга.

- Ну, а теперь, когда уж вы знаете?

- А теперь я уж увлекся, мне хочется знать, насколько она глупа.

Марья Николавна немного помолчала и нерешительно спросила:

- Скажите, пожалуйста, ведь вы... Вы не считаете моего мужа глупым человеком?

- Нет, не считаю.

- Так почему же вы с ним никогда не соглашаетесь в спорах?

- А потому, что нам обоим это невыгодно.

- Почему же ему невыгодно? - торопливо спросила Марья Николавна.

- Спросите его сами.

- Я непременно спрошу.

Она сорвала ветку акации, начала быстро обрывать с нее листья и, сама не замечая, бросать их на книгу. Рязанов молча взял книгу, стряхнул с нее листья и опять принялся читать. Марья Николавна взглянула на него, бросила ветку и ушла.

После одного из таких разговоров она вошла к мужу в кабинет и застала его за работою: он поверял какие-то счеты. Она оглянулась и начала что-то искать.

- Ты что, Маша? - спросил ее Щетинин.

- Нет, я думала, что ты...

- Что тебе нужно?

- Да ведь ты занят.

- Что ж такое. Это пустяки. Тебе поговорить, что ли, о чем-нибудь?

- Ммда. Я хотела тебя спросить...

- Ну, говори! Садись сюда! Да что ты какая?

- Ничего. Пожалуй, Яков Васильич придет.

- Нет; он теперь, должно быть, уж не придет. Ты что же? Не хочешь при нем? А?

Марья Николавна молчала; Щетинин хотел было ее обнять, но она тихо отвела и пожала его руку. В кабинете было почти темно; на письменном столе горела свеча с абажуром и освещала только бумаги и большую бронзовую чернилицу. В окно, вместе с ночными бабочками, влетали бессвязные отголоски каких-то песен и тихий, замирающий говор людей, бродивших по двору. Марья Николавна сидела на диване, отвернувшись в сторону, и щипала пуговицу на подушке. Она то быстро оборачивалась к мужу, как будто собираясь что-то сказать, то вдруг припадала к пуговице и пристально начинала ее разглядывать; потом опять бросала и все-таки ничего не говорила.

- Да что? Что такое? - с беспокойством глядя на жену, спрашивал Щетинин.

- Вот видишь ли, - наконец начала она. - Я давно хотела спросить... Да... Да как-то все... Я, может быть, этого не понимаю...

- Чего ты не понимаешь?

- Да вот, что ты все с Рязановым споришь...

- Ну, так что ж?

- Почему ты его никогда не убедишь?

- Только-то?

- Да, только.

- Так ты об этом так волновалась?

- Ну, да.

- Господи! Я думал, бог знает что случилось, а она... - говорил Щетинин, вставая с дивана и смеясь.