Трудное время - Страница 19

- Что это у вас за привычка, - раздражительно начал Щетинин: - "Не могу знать", да "Никак нет"? Черт знает, точно рекруты какие-то.

Лакей переступил с ноги на ногу и продолжал молча смотреть на барина.

- Просишь, кажется, ведь, - нет!

Молчание.

- Последний раз прошу: не говори так, сделай милость!

- Слушаю-с.

Щетинин махнул рукой.

- Ступай! Ступай уж, - говорил он умоляющим голосом.

Лакей ушел...

Щетинин поправил газету, хлопнул по ней ладонью и принялся было читать; но сейчас же забарабанил пальцами по столу и загляделся на подсвечник. Тихо стало; слышно, как на дворе лошадей отпрягают... Вдруг где-то, в дальних комнатах, что-то стукнуло, и зашуршало женское платье... Щетинин вздрогнул, поднял голову и начал прислушиваться: пол заскрипел... Шелест все ближе и ближе... Вот прошла в залу... Задела платьем за стул... Повернула в столовую...

- Друг мой, прости меня, - говорила Марья Николавна, входя в кабинет.

Щетинин бросился к ней и крепко схватил ее за обе протянутые к нему руки.

- Я тебя огорчила, - прости! Я сама теперь вижу, что ты все-таки хороший, хороший человек.

Щетинин положил ей на плечи свои руки и нежно смотрел ей в глаза.

- Это совсем не нужно было, что я наговорила тебе. Я ужасно раскаивалась...

Она сказала все это нежным, но твердым голосом; в глазах были слезы.

- Ну, полно, полно, - говорил Щетинин, целуя ее в голову.

- Нет, знаешь, я после, как ты уехал, целый день и тогда ночью тоже все думала, думала... Все свои мысли передумала сначала.

- Сядем, - сказал он, обняв жену и усаживая ее на диван. - Ну, что же ты выдумала?

Он вздохнул, прислонился головою к ее плечу и закрыл глаза.

- Как же ты меня измучила-то!

- Прости!

- Ну, да что тут! Это все пустяки. Нет, я уж вообразил, что... Впрочем, рассказывай, рассказывай!

- Что ты вообразил?

- Все вздор. Ведь уж прошло, так чего же еще? А ты мне вот что скажи: что это с тобой случилось?

- Да как тебе сказать? - Не знаю. Мне кажется, что со мной ничего особенного не случилось; а так вдруг представилось мне, что все это, лечение там и что хозяйством я занимаюсь, что все это ужасные глупости.

- Да почему же? Ведь прежде это тебе не приходило в голову?

- Прежде? Видишь ли! Как бы тебе это рассказать?.. До сих пор я все еще чего-то ждала, до последней минуты ждала; я не рассуждала, я и не думала даже ничего, я просто верила, что так нужно почему-то. Ты мне сказал тогда, давно еще: "Маша, займись хозяйством, пожалуйста!" ну, я и стала заниматься; потом пришли больные мужики, ты мне сказал: "Маша, ты бы там пошла поглядела, что у них". Я и стала лечить. Ну, и ничего. Я так все и жила и жила... Я точно будто во сне была все это время. А тут вдруг эти споры начались.

- Так это, значит...

- Что?

- Нет, ничего, ничего. Так что же дальше-то?

- Сначала мне казалось, что это он так, нарочно; потом одно время, помнишь, когда он все советовал тебе судиться с мужиками? Ведь он смеялся тогда. В это время я не знаю что, я просто готова была его убить. Я только не говорила тебе, а я все об этом разговоре думала, припомнила каждое слово... А ведь это все правда.

- Что правда?

- Да он говорил. Правда ведь? Да?

- Мм...

- Нет, в самом деле, подумай; что мы такое делаем? Помещики как помещики. Меня это мучило ужасно. Ну, положим, ты вот все говоришь, что ты там пример, что ли, им хочешь показать, ну, я не знаю. Нет, а я-то что же тут?

Щетинин ничего не отвечал. Он, нахмурившись, глядел в окно и отвертывал кисть у своего халата. На дворе начинало светать.

- Вспомнила я, - помолчав немного, заговорила опять Марья Николавна, вспомнила, как мы с тобой сначала говорили там о разных жертвах, а теперь посмотрела: какие же это жертвы?

Это так, забава. Занимаюсь я этим или нет, - решительно все равно. Да и что это за занятие? Обед заказать, белье отдать выстирать, - так это и без меня само собой сделается; а там пластырь какой-нибудь дать мужику, так я еще и не знаю, что я даю. Может быть, ему даже еще хуже будет от этого.

Я ведь не училась быть доктором, я ничего не умею. Так что же я могу сделать?

- Ну, расскажи-ка лучше, что же ты придумала, - прервал ее Щетинин.

- А вот что, - сказала она, приложив палец к щеке и как будто во что-то всматриваясь. - Я теперь все поняла. Ты тут совсем не виноват.

Щетинин немного повел бровями.

- Помнишь, тогда с мужиками ты все хлопотал, чтобы они... Как это?

- Ну, да; ну, да, - нетерпеливо сказал Щетинин.

- Чтобы у них все было общее. Как это называется?

- Да все равно. Так что же ты-то думаешь теперь?

- Погоди, не перебивай меня! Что я хотела? Да. Вот ведь ты тогда ошибся?

- Ошибся, - тихо ответил Щетинин.

- Ведь ты им добра желал?

- Да...

- Так почему же это не удалось?

- А потому, что они дураки, - резко ответил Щетинин.

Марья Николавна приостановилась.

- Своей же пользы не понимают, - прибавил Щетинин и, привстав на локте, потянул к себе подушку.

- Так за что же ты на них сердишься? - с удивлением спросила Марья Николавна.

- И не думаю. С какой стати мне на них сердиться?

- Ну, да. Ведь они в этом не виноваты, что не понимают. Они ошибаются. Ты и сам тоже ошибался. Их надо учить, тогда они поймут. Так ведь?

- Конечно, - размышляя, ответил Щетинин. - Только кто же это их будет учить? Уж не ты ли? - поднимая голову, спросил он.

- Да, я. Что ты на меня смотришь? Ну, да. Я буду их учить. Наберу детей и заведу у себя школу. Ведь это хорошо я придумала? А?

Щетинин опять опустил голову на подушку и сказал:

- Разумеется. Что ж тут. Только я не знаю...

- Что ты не знаешь? Сумею ли я справиться с этим делом?

- То-то, сумеешь ли? Ведь тут терпенье страшное...