Трудное время - Страница 31

- Каких полковницких телят?

- Да то есть это батюшкиных-то. Он так считает, что, мол, полковник я.

- Да.

- Ну, теперь это теща его выскочила, телят, обнаковенно, угнали...

- Ну, что же?

- Кто их разберет? Садовник жалится: он, говорит, у меня на шесть целковых обощии помял, а батюшка теперь за бесчестие с него, то есть, требует пятнадцать, что ли то...

- Пятнадцать целковых, - подтверждает писарь.

- За какое же бесчестие?

- Ну, тещу его, слышь, обидел.

- Как же он ее обидел?

- Слюнявой, что ли то, назвал. Уж бог его знает. Слюнявая, говорит, ты, - смеясь, объясняет старшина. - Ну, а батюшка говорит, мне, говорит, это очень обидно. Пятнадцать целковых теперь с него и требует.

Посредник тоже засмеялся; даже писарь хихикнул себе в горсть.

- Ну, это я после разберу, - вставая, говорит посредник. - А теперь, брат, вот что: вели-ка ты мне лошадок привести!

- Готовы-с.

- Молодец, - говорит посредник, трепля старшину по плечу.

Старшина кланяется, потом вместе с писарем провожают посредника на крыльцо.

На козлах сидит мужик, лошади земские.

- Ты дорогу-то знаешь ли?

- Будьте спокойны.

- Гляди, малый, - толкует мужику старшина, - чуть что, так ты и того, полегоньку!

Мужик самоуверенно встряхивает шапкой.

В это время в конце села показывается небольшая кучка людей. Завидя посредника, они еще издали снимают шапки и, понурив головы, медленно подвигаются к правлению. Впереди всех идет баба, за нею молодой мужик, позади идут старики.

- Это еще что такое? - Всматриваясь в них, спрашивает у старшины посредник. - Это, кажется, опять давешние муж с женой, что разводиться-то хотели?

- Они самые-с, - улыбаясь, отвечает старшина.

- Вот, батенька, - говорит посредник Рязанову, - обратите внимание, женский вопрос! Вы как об нас думаете? И мы тоже не отстаем. Можете себе представить, с тех пор, как объявили им свободу, недели не проходит без того, чтобы не приходили бабы с просьбою развести их с мужьями. Потеха.

Старшина с писарем смеются.

- Ну, и что же? - спрашивает Рязанов.

- Да у меня этот вопрос решается очень просто. Здорово, ребятушки, говорит он просителям, которые в это время подходят к крыльцу.

Они молча кланяются.

- Что скажете?

- К вашей милости.

Баба становится на колени.

- Встань, голубушка, встань! Что валяться? Говори дело! Видно, опять накутила? Старички, сказывайте, как и что!

- Чаво сказывать-то? Батюшка, Семен Семеныч! Вот баба от рук отбилась совсем.

- Слышишь, что старики говорят? Как тебя, - Маланья?

- Аграфена.

- Слышишь, Аграфена? И не стыд но это тебе?

Баба не выказывает стыда ни малейшего; даже, напротив того, окидывает стариков презрительным взглядом. Под глазом у ней синяк. Посредник несколько затрудняется.

- Не слухатся, вовсе не стала слухаться, - шамшит сзади старик.

- Ни за скотиной, ни что, - добавляет другой.

- Такая-то озорница баба, беда, - подтверждает старшина.

Посредник качает головой.

- У них вся родня такая, непутная, - замечает старшина.

- Как же это ты так, Аграфена? А? - спрашивает посредник.

Баба ничего не отвечает.

- А ты, молодец, чего же смотришь? - обращается он к ее мужу. - Ведь ты ей муж, глава.

Муж встряхивает волосами. Лицо у него глупое и печальное, губы толстые.

- Ты должен учить жену, чтобы она почитала старших, - наставляет его посредник. - Да.

Муж насупливает брови и сосредоточенно смотрит в землю, держа шапку в обеих руках.

- А ежели твоя жена не будет стариков уважать, - продолжает посредник, - что же тогда будет? Ну, хорошо ли это, - подумайте-ка!

- Вот и я так-то им говорю завсегда, - добавляет старшина, указывая на просителей, - потому нам в законе показано: ты бабу кормить корми, а учить учи!

- Ну, это ты врешь, - останавливает его посредник. - Этого в законе не показано; но мы должны жить в любви и в согласии, потому что так богу угодно.

- Это справедливо-с, - подтверждает старшина.

- Ну да; однако мне некогда тут с вами растабарывать. Ты, голубушка, дурь-то из головы выкинь! Ежели кто тебя станет сбивать, приди и скажи вот ему - старшине. А ты, молодец, присматривай за женой и внушай ей почтение к старшим! Ну, теперь поди сюда, Аграфена, и ты, как тебя?

- Митрий.

- Аграфена и Дмитрий, поцелуйтесь и живите, как бог повелевает: любите друг друга, уважайте родителей, слушайте начальников. Дай бог вам счастия!

- Семен Семеныч! - говорит старшина.

- Что ты?

- Да уж прикажите ее кстати поучить старичкам-то. Маненько попужать бы ее здесь, в правлении, для страху.

- Нет; пока не нужно. Итак, друзья, ступайте с богом.

Просители кланяются и уходят.

Старшина с писарем усаживают посредника в тарантас.

- Ну, совсем, что ли? - спрашивает старшина.

- Совсем.

- Хорошо сели?

- Хорошо.

- Ну, господи бослови! Ямщик, трогай!

- А, дуй вас горой!

Поехали.

- Теперь еще от них многого и не требуйте, - говорит Рязанову посредник.

- Да я ничего не требую. Впрочем, и теперь уж успехи заметны значительные.

Разговор не клеится. Посредник понемногу начинает напевать романс.

- "Скажите ей, как дорого мне стоит..." Здорово! - между пением покрикивает он встречным мужикам.

- "И трудно мне..." откуда везешь? - высунувшись из тарантаса, спрашивает он у мужика, везущего бревна. Мужик торопливо останавливает лошадь и, скинув шапку, кричит:

- Из Ключей.

- Почем покупал?

Но уже ничего не слышно, что отвечает мужик; видно только, что он дергает лошадь, разевает рот и машет рукою.

- "Скажите ей, как стрррашно сердце ноет", - снова затягивает посредник.

Едут полем; земские лошади с выщипанными хвостами бегут резво; ноги у них косматые, уши длинные.