Трудное время - Страница 34

- Никак нет, васкродие.

- Стало быть, все благополучно?

- Точно так, васкродие.

- Вот видите, - сказал посредник Рязанову, самодовольно улыбаясь. - Уж я наперед знаю, что у Петра Никитича все в порядке: ни одной жалобы, ни драк, ни пьянства, ничего.

- Что же, тут общество трезвости, что ли? - спросил Рязанов.

- Нет, какое там общество? Тут в третьем участке вздумали было крестьяне зарок дать (это еще до меня, впрочем), ну, и чем же кончилось? передрали только их за это, больше ничего и не вышло. Теперь опять такое пьянство пошло, просто мое почтенье. А здесь нет пьянства благодаря распорядительности Петра Никитича.

Писарь во все время неподвижно стоял у двери и только иногда подходил к столу, ловко плевал себе на пальцы и, расторопно сняв со свечи, опять уходил к двери; кашлять и сморкаться он отправлялся в сени.

В комнате было душно, маятник стучал медленно, поскрипывая и задевая за что-то, по стенам сидели мухи; на улице, далеко где-то, слышалось пение; в сенях кто-то возился и сопел...

- А что, не залечь ли нам на боковую, - зевая, сказал посредник, но в это время, мерно стуча сапогами, вошел старшина, поклонился и стал среди комнаты.

- Вот-с! Вот вам рекомендую, - показывая на него рукою, сказал посредник.

Старшина, небольшой, плотный мужик, с проседью и спокойным лицом, еще раз поклонился и, заложив руки назад, молчал.

- Ну, Петр Никитич, как у вас, все благополучно? - спросил посредник.

- Все благополучно-с, - степенно отвечал старшина.

- Что уж и говорить про тебя! Разве у тебя бывает когда-нибудь неблагополучно?

- Случается-с.

- Ну, полно!

Старшина почтительно улыбнулся.

- А насчет той бумажки, что я прислал, как? - подписали?

- Подписана-с.

- У тебя, значит, без сумления?

- У меня этого нет-с.

- Молодец!.. Нет, вот я вам про него расскажу анекдот, - говорит посредник. - Праздник тут был в селе; мужики, обыкновенно, перепились. А он, надо вам сказать, заранее их предупреждал: смотрите, говорит, праздник придет, пить можете, гулять сколько угодно; ну, только чтобы безобразия у меня не было никакого. Хорошо. Вот перепились мужики так, что многие валялись на улице. Он их всех велел подобрать и в анбар. На другой день у них, разумеется, голова с похмелья трещит. Петр Никитич мой ведет их к церкви, ставит на паперть на колени и по сту поклонов каждому велит сделать; молитесь! Я, говорит, вас наказывать не буду, а вот помолитесь-ка богу, чтобы он простил ваше вчерашнее безобразие! Ну, те, делать нечего, кладут поклоны, а он стоит да считает. Так, я вам скажу, мужики мне говорили: лучше бы, говорят, он нам по двадцати пяти розог дал, только бы не заставлял поклоны класть, потому, понимаете, с пьяной-то головой каково это? Да, молодец, молодец Петр Никитич, - говорил посредник, трепля его по плечу.

Петр Никитич спокойно улыбался.

- Ну, брат, как бы нам теперь постель состроить?

- А я уж приказал там на дворе приготовить. Спокойнее будет-с.

- Отлично, брат.

- Приказов никаких не будет?

- Нету, брат; какие там приказы? Вот завтра уж поговорим.

Старшина пожелал спокойной ночи и ушел.

- Ты, брат, тоже ложись, - сказал посредник писарю.

- Слушаю, васкродие, - ответил писарь и повернулся налево кругом марш спать. Посредник вышел. Рязанов посидел, посидел и тоже пошел на двор. В сенях кто-то бродил и шарил впотьмах.

- Кто это? - спросил Рязанов.

- Это я, - сказал посредник и запел: - тра-ра-та-та.

Рязанов прошел на двор. Там под навесом была уже приготовлена постель. Он начал было раздеваться и вернулся опять в комнату взять пальто. В сенях он наткнулся на ямщика, которого посредник выпроваживал, говоря:

- Шел бы ты себе, любезнейший, спать к лошадям!

- А вот я зипунишко захвачу. Агафья, посто-кась, где он тут был, зипун-от, у меня? - говорил ямщик сонным голосом, отыскивая впотьмах зипун. - Ах, прoклят он будь! Вот он! Ты на что у меня зипун унесла? Агафья!..

На другой день рано утром Рязанов сидел в комнате и пил чай, в сенях посредник разговаривал с мужиками; входил в комнату, прихлебывал из стакана чаю и опять уходил и все что-то горячился. Мужики возражали сначала, но потом стали стихать больше и больше, наконец совсем стихли; остался один угрюмый, монотонный голос, бесстрастно и ровно звучавший в ответ посреднику. Этот голос не умолкал. Посредник стал горячиться и кричать еще пуще - голос не умолкает... Вдруг...

- Ах, ты!

Бац, бац, бац - раздалось в сенях, и голос умолк. Тихо стало.

Рязанов, не допив стакана, взял фуражку и вышел из комнаты. В сенях стояла толпа мужиков и взбешенный посредник; с полу вставал мужик, дико ворочая глазами... Поодаль, так же спокойно и самоуверенно, заложив руки за спину, стоял Петр Никитич.

Рязанов вышел на улицу, завернул в первые ворота и нанял мужика довезти до Щетинина.

К вечеру они приехали. Марья Николавна увидала его в окно, побледнела и выбежала на крыльцо.

- Что случилось? - крикнула она, протягивая руки.

- Да ничего, - спокойно отвечал Рязанов. - Он там драться стал... Ну, я и уехал. Бог с ним!

Щетинин тоже вышел на крыльцо.

- Что такое?

- А то, что вот он... Приехал, - задыхаясь, говорила Марья Николавна.

Она не могла скрыть своей радости.

Щетинин холодно поглядел на нее, потом на Рязанова и пошел в комнату.

Марья Николавна сидела в зале за роялью и одной рукою брала аккорды; Рязанов ходил по комнате; прямо в окно ударяло заходящее солнце.

- Что, Александр Васильич ничего вам не говорил? - спросила Марья Николавна, наклоняясь грудью на рояль.

- Ничего. А что?

- Нет. Я так только спросила.

Она взяла еще несколько аккордов и остановилась.